У власти нет плана, если протесты вдруг встанут на поток
Ведомости от 29.07.20
Французская провинция Вандея, восставшая против республиканской власти и разгромленная якобинцами, стала символом регионального сопротивления. В умеренном российском варианте на эту роль претендует Хабаровск.
Открытой социологии по Хабаровску нет, поэтому смело предположим, что дело приобрело федеральный резонанс и события в крае вызывают сочувствие далеко за его пределами. В этом обыватели совпадают с запуганными региональными элитами, для которых хабаровский инцидент становится страховкой от экспрессивных действий центра.
Политтехнолог Виктория Ворожбит, много проработавшая на Дальнем Востоке, отмечает: «Между Владивостоком и Хабаровском всегда были напряжение и конкуренция. Но сегодня в Приморье проявился новый тип межрегиональной солидарности, который невозможно было представить еще несколько месяцев назад». Президент «Петербургской политики» Михаил Виноградов поясняет: «Волна сочувствия понятна. Существует общая эмоция – усталость, раздражение, уязвленного достоинства. Отсюда некоторая зависть к жителям края, которые сумели эту эмоцию рационализировать».
Людей возбуждает этот сбой практикуемой технократической модели, сочетающей силовые решения и социальную инженерию. В ней результат всегда обеспечен ресурсами, универсальные технологии доминируют над местной спецификой, протест описан простой формулой (заговор, иностранное влияние, криминалитет), население пассивно, лояльно и подлежит принудительному осчастливливанию.
Но универсальный технократ в регионах перебивается образом «своего». «Свой» – значит чувствующий среду, видящий болевые точки и умеющий выразить уникальность ситуации. «Своего» невозможно сконструировать по технологическим калькам или сбить информационной атакой. Губернатор должен быть частью регионального бренда.
Такие конфликты возникают в регионах, которые отличаются осознанием уникальности своей судьбы, комплексом недооцененности, сильными внутренними связями, часто на базе неформальной экономики, памятью о прошлых свободах и ситуативным чувством острой обиды. При этом в них нет сильной региональной власти, как это бывает в национальных республиках.
Пока протесты объединяют людей вокруг негативной повестки, их длительность зависит от готовности к компромиссам. Они не рождают сильных лидеров и затухают, когда уходит повод. Однако они открывают для менее «продвинутых» саму возможность протеста. А компромисс становится все более сложным по мере накопления неудачных экспромтов и ошибок.
Импульсивность власти воспринимается как слабость и мотивирует к новым попыткам тестировать устойчивость системы. И оказывается, что при всей технократичности у нее нет решений на случай, если план «А» и даже резервный план «Б» не сработали и система зависает.
Протесты вдруг могут встать на поток. А двух-трех Хабаровсков одновременно система уже не выдержит.
